Анна пыталась его утешить и от этого Ро становилось только хуже. Какое право он имел на утешение, он, оставивший человека в беде? И не просто человека - Даниэля! Того, кого уже давно принимал за собственного сына. Нет, утешения он не заслужил. И оправданий у него тоже не было. Ведь знал же, знал, что приехавшие из Ватикана новые хозяева аббатства не спустят Даниэлю его проступков, понимал, что упрямый парень никогда не пойдет на сделку со своими обидчиками, не уступит и не смириться, даже если его, словно опасного преступника, посадят в карцер. Все это было очевидно Френсису уже в ту ночь, когда он, крадучись, тайно, покидал аббатство, сумев увести с собой только Стейси. Я выбрал ее. Они оба были под угрозой, но выбрал я ее, а не его. Но как мне было добраться до тебя, Даниэль? И как мне было остаться, когда на кону судьба всего мира? Принцип меньшего зла. Я всегда верил и всегда учил тому, что нет зла не меньшего, ни большего. Зло это зло. В любом своем проявлении. И сам же пошел против своего учения. Простишь ли ты меня хоть когда-нибудь, Даниэль? Хотя как смею я ждать от тебя прощения, когда ты сейчас сидишь в подвале, а я здесь, да меня еще и утешают?
Ро, забывшись, взял Анну за руку, спрятал ее ладонь в своих, порывисто сжал, хотя бы прикосновением пытаясь выразить и свою боль и свою признательность к этой женщине, что пыталась его успокоить, снять с его плеч груз вины, даже зная, что груз этот там по праву. Добрая моя, милая моя Анна, не пытайтесь подбодрить меня, рисуя возможные ужасы. На такое средневековье не решились бы даже они. Даниэль не монах, у них нет над ним подобной власти. А вот власть запереть и морить голодом - есть. И я знал об этом. Знал!
- Спасибо, Анна. Я не заслужил вашей доброты. - Он заглянул в ее глаза и вдруг вспомнил первую их встречу. Как давно это было? Казалось, что целую вечность назад. Их знакомство вышло не из лучших. Слепой дурак, он не смог рассмотреть дарованный Ла-Ферте подарок, не смог предвидеть, как много хорошего принесет с собой мадам Главари. Как и всякое истинное благо, она творила свои маленькие чудеса незаметно для других. Свежая выпечка к завтраку, конфета в утешение для обиженного воспитанника, доброе слово, ласковая улыбка, ощущение уюта и тепла. Понимала ли сама Анна, как важна она была в аббатстве, какую великую роль играла, скромно оставаясь за кулисами главной сцены? А он сам? Понимал ли он это сам? Наверное, да. Пусть не умом, но сердцем, самой душой. Вот только никогда ей об этом не говорил. Еще одна его ошибка, но эту, он, хотя бы, может исправить.
- Я не заслужил ни вашей доброты, ни вас. - Френсис сжал ладонь Анны чуть крепче, заглянул ей в глаза. Чувство вины, раскаяние, волнение за детей, страх за будущее всего мира - все теперь перемешалось в нём в одно, тяжеловесное, заставляющее сердце биться быстрее и глуше, отдаваясь в груди болью. - Я хотел бы вам все рассказать и все объяснить, поверьте. Как бы я этого хотел! Но не могу. Простите меня. За мой побег. За молчание. За то что явился сюда без спроса и предупреждения. За то, что никогда не говорил, как много вы значите для аббатства. И для меня.
Голос брата Ро дрогнул. Впервые за очень долгие годы он рискнул заглянуть в ту часть своего сердца, которую навсегда обещал одному лишь Богу, но в которой вот уже сколько лет было место и Анны. Он хотел сказать о многом: о своих страхах и желаниях, о сожалениях и горестях, но не было сейчас таких слов, которые помогли бы ему это сделать и вместо них пришли другие, покаянные, сказанные тысячи раз за всю его монашескую жизнь, но в этот раз каялся он не перед Богом, в этот раз он каялся перед женщиной и слова его были молитвой к ней.
- Простите меня.